Старый сисадмин - Гвардейская лента Опции

[Старый сисадмин]

Это писалось под 9 мая специально для удафкома в ответ на охватившую там практически всех ленточную эйфорию, но так и не было опубликовано

Сергей Петрович достал из шкафа парадную форму, разложил на диване, вздохнул и повесил обратно. В последний раз он её надевал больше десяти лет назад, на сорокапятилетие Победы. В тот год у него не нашлось нафталина, в магазинах не было вообще ничего, и заведшаяся моль изрядно попортила китель. К счастью, уцелел хороший ГДР-овский костюм, который Сергей Петрович тщательно берёг и в котором ходил с тех пор на встречи с однополчанами. Хоть в последнее время пенсию ветеранам платили довольно приличную – на еду хватало, на недорогую одежду время от времени тоже, лекарства, пока не отменили льготы, давали бесплатно – новый костюм оставался для него непозволительной роскошью. Нет, конечно, что-то можно было купить, но разве что для повседневной носки; в праздник надевать такое гвардейскому офицеру не пристало.

На улице было солнечно, но прохладно. Что ж, не беда, в сорок первом под Москвой тоже было не жарко. Глаза почти инстинктивно искали привычные за много десятилетий красные флаги на домах, но натыкались на триколоры, наводившие мысли о царской охранке, буржуях и, почему-то, Парижской коммуне. На зеркале проехавшего троллейбуса висела георгиевская лента. «Гвардейский троллейбус» — подумал, усмехнувшись, ветеран. Сердце противилось новой атрибутике, этим дореволюционным флагам, орлам, странному тексту гимна, но Сергей Петрович предпочитал руководствоваться велениями разума, а не сердца. Так было в сорок третьем, когда сразу после нового года привычные петлицы заменили царскими погонами, — сердце было против, но разум убеждал, что погоны удобнее, хотя бы, потому что со спины можно различить звание человека. Так и сейчас в душе кипело возмущение при виде сопливых мальчишек, ни черта не знающих о войне, носящих гвардейские ленты, право на которые когда-то завоёвывалось в ледяном Подмосковье, в грохочущем Сталинграде, в пламени Курской дуги, но холодный разум отвечал: зато они вспоминают о прошлом, пусть так, но это лучше, чем просто забыть. Логичнее, конечно, было бы взять красные ленты, напоминающие о Знамени Победы, но, видать, власть испугалась, что Кремль постигнет участь Рейхстага, и над ним взовьётся алый стяг…

Сергей Петрович вспоминал однополчан, тех, кого видел в прошлом году, и гадал, кого уже не увидит. Вспомнил, как встретил свою любовь летом сорок третьего в маленьком украинском городке, как они танцевали под «Случайный вальс», он – молодой командир артиллерийского дивизиона, получившего звание гвардейского после Сталинградской битвы, и она – учительница, закончившая в сорок первом институт. Он почувствовал себя лет на тридцать моложе, представил себе, что почти все его однополчане живы, что впереди ещё много лет и много встреч. Так он и шагнул на пешеходный переход, как тридцать лет назад, не глядя, уверенный, что любой водитель, увидев собирающегося переходить дорогу человека, пропустит его.

Водитель нажал на гудок, а не на тормоз. Глупо тормозить ради какого-то пешехода; их всех пропускать – никогда не доедешь. Сергей Петрович почти успел отскочить, удар пришёлся вскользь, водитель тяжёлого джипа его даже не заметил. Но его оказалось достаточно, чтобы старик, потеряв равновесие, упал, ударившись затылком о край бордюра. В глазах вспыхнули огни салюта, нестерпимо яркие на фоне бездонной черноты, и пропали. На антенне удаляющейся машины развевалась гвардейская георгиевская лента.